Быть Самураем было нелегко.

Но Мастер Йо, единожды выбрав Путь, никогда с него не сворачивал.

Каждый день у него в расписании стоял Подвиг, с восьми утра до трех ночи, и, надев свои боевые когти и прилизав уже достаточно потрепанное кимоно, Мастер шел на стрелку с Миром Смерти. Сказать, что Император страдал, это значит ничего не сказать. Он бы страдал меньше, если бы не страдал его кошелек, а тот страдал просто нечеловечески. Ибо Самурай, как истинный воин, не возвращался без ран, царапин и сломанных пальцев рук и ног. Раны воспалялись и требовали печального доктора в синем халате. А доктор требовал денег.

Когда поздно ночью Самурай пришел весь в крови, Император понял, что отныне может спать спокойно – Фредди Крюгера больше нет. На голове Мастера зияли пять дыр от фреддикрюгеровской страшной когтистой руки, и было ясно, что в этой схватке выжил только один.

Перекусив Фредди Крюгером, Самурай ненадолго остепенился. На три дня. И за это время более или менее зарос, выспался на голове у Императора, поправился, стал похож на кота, а не на ослиный хвост.

Но тоскливая тоска его снедала. И в итоге – снела.

Мастер не любил ходить в обход. Он вообще не признавал никаких препятствий, предпочитая передвигаться по прямой. И в этот раз, увидев левого кота на своей территории, он не стал тратить время на спуск по лестнице. Он стартанул прямо в окно второго этажа подъезда, как Ki-115 Tsurugi, шмякнулся об скамейку и пошел наводить порядок.

«Здравствуй, Мастер Йо…» – сказал травматический Гепатит-сан.

Поэтому, когда Хозяйка вернулась из недельной командировки, дома она застала желтого, как японская хризантема, Мастера и растерянного сына. «Ипона мать…» – сказала Хозяйка. Самурай поднял на нее желтые, как исфаганская луна, глаза и вздохнул. Потом закрыл их и, задрав кверху лапы, приготовился стать трупом. Потому что каждый самурай всегда готов стать трупом.

Император, скорбя и стеная, загрузил мастера в большую зеленую сумку и поехал к печальному синехалатному врачу.

Врач, поджав губы, – видимо, полагая, что кота дома избивают смертным боем, – выписал кучу лекарств на бешеные деньги, назначил капельницы, стоившие как сто Самураев, проданные на вес.

Добрая медсестра ловко выстригла на руках Мастера шерсть и воткнула в вену иголку, ласково придерживая его за лапку. А Хозяйка, держа Самурая за загривок, с тоской разглядывала объявление над головой: «Удержание лапы во время капельницы – 1000 сум». Самурай тихо попискивал, но вел себя как настоящий буси, не выдавая своего смятения.

Поездку на четвертую капельницу было поручено осуществить сыну Хозяйки. Через два с половиной часа они вернулись домой. Самурай был с ног до головы в кровище, с бинтами на всех лапах, но с видом победителя. Без Императора смятение его все-таки одолело, он потерял лицо и укусил сына Хозяйки, поцарапал медсестру, напугал до обморока маленькую собачку и вообще устроил в клинике погром и всех победил. И сломал четыре иголки. После чего им обоим указали на дверь с напутствием: без Императора не появляться.

На следующий день Мастер просто сбежал. С самого утра. Залег на дерево и просидел там весь день, сообразив, что нет кота – нет проблем. На второй день тоже. Но лечение сделало свое дело, и от его желтой задницы отлегло.



Но вскоре его ждало ужасное – все враги были побеждены, увезены на дачу или сдохли от старости. Ни одного завалящего врага на всей территории, кроме толстой старой таксы, которая, в силу возраста, даже не видела Самурая, не то чтобы претендовать на что-то. И Мастер тосковал, оглашая окрестности самыми заунывными японскими песнопениями.

В один прекрасный осенний день Хозяйка варила на кухне еду и слушала песни Самурая. Мастер пел о суровых ветрах, гуляющих на вершине Нарайямы, куда относят бедных старых стариков умирать от голода и холода, ибо нечего объедать деревню. Потом она услышала мощный такой автомобильный сигнал. Потом еще и еще.

«Странно, – подумала Хозяйка, – сигналит, как в час пик на перекрестке…»

Потом подумала: «Может, хватит сигналить?»

Потом подумала: «Придурок, будет сигналить ведь до упора!»

И с этой мыслью вылезла в окно, чтобы попенять соседу за дебилизм.

…Посредине двора сидел Мастер, задом к большому черному соседскому джипу, и, закрыв глаза, допевал последний куплет. А черный джип сигналил в попытке проехать на стоянку. В джипе сидел новый сосед, который еще не знал, что Мастер глух, как летучая мышь.

Хозяйка стала тихонько хихикать. А новый сосед перестал сигналить, вышел из джипа и, подойдя к коту, проникновенно произнес:

– О, брат… Дорогу давай. Проезжать хочу…

Тень от соседа упала на Самурая, и тот открыл глаза. Увидев незнакомого человека, Мастер издал свой коронный визг, от которого новый сосед слегка поседел, и метнулся на дерево.

Через полчаса Хозяйка услышала вопль Мастера уже с другой стороны квартиры. Вздохнула. И постаралась абстрагироваться. Но еще через полчаса вопли стали угрожающе громкими. Шумовой эффект нарастал. Хозяйка выглянула в окно зала и увидела Мастера, сидящего на дереве и орущего что было мочи.

Хозяйка вышла из квартиры и пошла в палисадник за окнами. Надо сказать, что там росли старые чинары. А у старых чинар нижние ветви растут довольно высоко над землей. Хозяйка постучала по дереву и сказала: «Слазь, белый гад, ипонская твоя городовая мать!».

Но Самурай не слезал, а только жалобно вякал, глядя на своего Императора.

Хозяйка напрягла последнее зрение и увидела воздушного змея, среди которого сидел Мастер Йо.

– Белый гад, ну белый же ты гад… – сказала она и полезла на забор. С забора, подтянувшись, она запрыгнула на нижнюю ветку и стала взбираться наверх. Мастер замолчал и умостился поудобнее. Рядом на ветку присела майна и, удивленно склонив голову набок, неуверенно пискнула: «Мяу?». Самурай вздохнул. Майна почесала репу, потом фыркнула и улетела.

Добравшись до Мастера, Хозяйка увидела, что его задняя лапа намертво захлестнута петлей из шелковой нитки. Кое-как распутав петлю, изрезав все руки и сломав ногти, она скинула Самурая вниз. Прошелестев ветками, Мастер Йо приземлился и, задрав голову, стал ждать приземления своего Императора.

А Император посмотрел вниз.

О тупости Императора давно в народе ходили легенды, песни и пляски. Но тут он превзошел самого себя. Это надо было додуматься и не поставить хотя бы стремянку, стоящую рядом, чтобы спуститься… С забора на ветку запрыгнуть было легко, но как с ветки прыгнуть на забор? Опять прилетела майна, села на ветку, склонила голову набок и уж было открыла рот.

– Ой, иди ты к черту! – заорал Император. – Ты еще…

Мастер бегал под деревом, терся о старую кору чинары и не понимал, что это вдруг Император сидит на ветке, как сова, пригорюнившись, и почему они не идут домой есть колбасу.

А Император шепотом сквернословил, стукаясь головой о дерево.

– А вы, может быть, у нас что-нибудь воруете? – вдруг услышали они голос сверху. Несомненно, это был Глас.

– Это я, – жалобно сказала Хозяйка. – Я слезть не могу… Вы мне стремянку не поставите?

Через полчаса Император и его Самурай сидели на кухне и молча ели колбасу, запивая сладким чаем. На окно прилетела майна и вопросительно глянула им в тарелки.

– Птица? – спросили Самурай и Император.

Майна пожала плечами и получила свой кусок колбасы.

А Самурай с Императором, обнявшись, смотрели, как два истинных дзена, в окно, на шуршащие осенние листья. И думали: «Неужели смысл жизни только в деньгах? И нет смысла в шуршащих осенних листьях?».