…Дом, милый дом! Рамзес глазам не верил, но это был его дом, который он никогда бы ни с каким другим не перепутал. Это его палисадник, это его окно, это тот самый запах, который снился ему по ночам, все эти долгие дни.

Уже стемнело, когда он запрыгнул в свой крошечный садик, перед окном. Свет не горел. Никого не было дома. Он запрыгнул на подоконник, с трудом удержавшись между решеткой и закрытым окном. Заглянул внутрь. В кабинете было пусто.

– Шлиман! – позвал Рамзес. – Шлиман, это я, пусти меня!

Он разглядывал недоступную комнату, пытаясь продавить неподатливое окно, но тщетно. Дом его не пускал. Рамзес умостился между стеклом и решеткой, кое-как разместив лапы, и вздохнул.

Главное, он дома. Отсюда, из его маленького дворика, никто его не выгонит, тут пахнет только им. А там видно будет. Дома и стены лечат, знаете ли. Даже если никого нет.

Лапы и бок затекли и стали болеть. Кот спустился вниз и, забравшись в самый густой куст, свернулся клубочком и уснул. Впервые за весь месяц – сладко и крепко, никого и ничего не боясь. Так бывает – порой кошки, как дети, могут заснуть очень крепко. Нечасто, но случается – прямо морок на детей нападает. Стучи не стучи, пинай дверь, звони, – спят как убитые. Бедные родители уже себе ужасов нарисуют целую книгу Кинга, обрыдаются, вызовут МЧС, вскроют дверь, – а дети спят как ни в чем не бывало, просыпаясь только от родительских объятий и слез. Вот так же иногда засыпают кошки.

– Мама! Мне, наверное, показалось… – Мальчик открыл окно и попытался разглядеть тьму. – Ты не слышала? Мне показалось что Рамзес пищит…

– Показалось... – ответила мать. – Бедный наш Рамзесик.

– Знаешь, я пойду посмотрю, а то что-то… Его же никто не видел мертвым, может, его и не задавило? Или задавило, но не до смерти. Помнишь, Соседка сказала, что надо все ветеринарки проверить? А может, его кто подобрал, он же породистый.

– Бедная Соседка… – эхом отозвалась мать. – Так убивалась тоже. Плакала. Кошатница. Она любила Рамзесика.

– Мам, ты тоже плакала... – строго сказал сын.

– Ну, мне больше Профессора да Дочку его было жалко… – нахмурилась мать.

Лукавила. И Профессора, и Дочку, и кота, и себя, потому что умер ее хороший сосед, друг, всегда без такого соседа чувствуешь себя сиротой.

Мы уже усвоили, что нельзя умирать, когда есть кошка. Когда друзья – тоже нельзя. Живите до тех пор, пока ангел Азраил ругаться не придет. До глубокой старости, до круговых седин, до тех пор, пока вам и окружающим не надоест. А когда надоест, еще чуть-чуть.

Мальчик вышел во двор, с фонариком от зажигалки, и стал всматриваться в темноту.

– Рамзес... – тихо позвал он. – Рамзесик! Кис-кис-кис…

Рамзес спал.

Обшарив все вокруг, мальчик вздохнул и вернулся домой. Показалось...



Да, Соседка сильно плакала, и когда Дочка Профессора уезжала, тоже плакала. Они вместе рыдали, на кухне. Вместе звонили по ветеринарным клиникам. Соседка пообещала, что если Рамзеса найдет, или он вернется, всяко же в жизни бывает? – обязательно купит ему билет на самолет и отправит за океан. Дочка сказала, что сама прилетит. Вот так, нарисовав себе призрачную надежду, как обычно делают кошковладельцы, когда их животные пропадают, они и расстались.

Рамзес спал, и ему снился Шлиман. Попугай ласково трепал его за холку и смотрел очень грустными глазами. Они сидели в каком-то незнакомом месте, где-то неподалеку покашливал Профессор, и Рамзес побежал к нему, чтобы спрятаться в его больших руках, как обычно, уткнуться носом в сгиб локтя, плотно-плотно, прижать нос и глаза, как он всегда делал, чтобы ни один луч света не проникал сквозь веки. Чтобы темно-темно. Тепло и спокойно. В этом сгибе хорошо, как у матушки в животе. И ты точно знаешь, что никакие внешние силы до тебя не доберутся.

– Интерессно… – грустно сказал Шлиман. – Балам, ты такой облезлый. Но меня радует, что живой. Я вот не живой уже, не доехал я, балам, до Америки. Помер в самолете. Ну в самом деле, какая Америка? Что за глупости, я, шайхантаурский попугай, поеду жить в какую-то там Америку… Я сразу к Профессору, вот сидим тут. Тебя не ждем, тебе еще рано… Ты только будь осторожен, балам, не попадайся. Ты же умный у нас, настоящий озёрный кот. Ты умеешь смотреть на небо.

Рамзес спал, надежно защищенный огородом, и ничего не слышал. Если бы Мальчик вышел чуть раньше или чуть позже…

Эти ташкентские огороды, – если вы хоть раз обратите на них внимание, то увидите, что это не огороды, это джунгли, в которых может спрятаться полк гвардейцев на лошадях. Особенно летом. В них живет своя жизнь, и сами ташкентцы иногда не вступают в пределы своего подоконного огорода, из страха потеряться.

В таком огороде, у одной очень доброй Девочки (ну вы помните про породу Девочек), у которой дома было больше живности, чем положено по закону, вырос кот. Его звали Амур, но он еще не знал, что он Амур. Где-то в глубине души он понимал, что у него уже есть имя, но вот эти чудные, теплые, прямоходящие существа с мягкими руками его еще не озвучили.

Он нашел себе огород и каждый день заглядывал в окна. Окна были прекрасными, вечером они светились замечательным желтым светом, а утром из них пахло сосисками и сливочным маслом и еще чем-то не особо нужным, но приятным.

Амурчик был прелестным – черная спинка, белые носочки, белая манишка и мордочка, которая всегда улыбалась. Есть такие конфигурации кошачьих мордочек, из-за крутого завитка рта кажется, будто они всегда улыбаются. И огромные зеленые глаза.

Девочка сфотографировала кота из окна и разместила фото в Фейсбуке и в Инстаграме. Взять его домой не было никакой возможности.

– Потерпи, мой хороший, – говорила она, вынося ему утром и вечером миску с едой. Брала его на руки, кот обнимал миску, чавкал оттуда и облизывал ложку. Он понимал: да, надо просто потерпеть, и все наладится. Не может не наладиться. С огорода Амурчик не уходил и каждый день возносил молитву, это был очень правильный кот.



ОСЕННЯЯ МОЛИТВА

Господибоженька! Забери меня отсюда, не совсем, а домой. А то ноги мерзнут уже.

Пошли мне дом, в триста квадратов, двухэтажный такой, и чтобы со сливочным маслом в холодильнике. Я его люблю, правда не ел еще. И чтобы во дворе три дерева, одно большое и два маленьких. И чтобы бабушка была, у них клубочки есть. И чтобы один школьник был, у них колпачки от ручек есть.

Еще пошли мне зелененький диванчик, с подушкой, и чтобы никто не отбирал. Ну, или редко.

Если Ты думаешь, что это много, хотя на мой взгляд скромненько, то чтобы хоть куда, но с дверью. Чтобы ждать, когда кто придет, а без двери как ждать?

Можно без бабушки. Нет, бабушку оставь, лучше диванчик забери. Я на окошке тоже люблю. Только подушечку оставь. А то холодно. Не то чтобы я замерз совсем, но замерзаю иногда.

И покарай майну Булку, она дура, орет над ухом, пугает. А мне и так страшно от жизни, а еще она. Я же один теперь. Ничейный совсем. А она орет!

Спасибо Тебе заранее, во имя Кота и Сыра и Мясного духа, аминь.



Перепосты в Фейсбуке росли, сердечки в Инстаграме множились, всем нравился котик, но хозяина не находилось. Заколдованный какой-то.

– Потерпи, малыш… – уже без энтузиазма говорила Девочка, вынося завтрак. Она уже сама не верила. Только Амурчик был убежден, что его просто еще не нашел его хозяин, не увидел, а как только увидит, сразу же и заберет.

А его Хозяйка, у которой был дом, старая кошка и две собачки, месяц ровно смотрела на его фотографию и била себя по рукам. Нет, говорила она, у меня уже есть кошка, пусть старенькая, но кошка же. Зачем мне второй кот? А второе «я» внутри говорило – ну и что, что второй кот? Котов вообще должно быть трое, круговая защита, а тут всего два.

Подождем, – говорило первое «я», благоразумное и правильное, – может быть, еще найдется для него хозяин, для которого он будет один, самый любимый.

Но хозяин не находился. Потому что только у Девочки был дом, дерево, бабушка, кошка и ученики, она была тренер. Все как просил кот.

И вот когда второе благоразумное «я» уснуло, Девочка и ее сердечное первое «я» вприпрыжку побежали за Амуром и забрали его.

И все, кто переживал за котика, с удовольствием посмотрели на него в Фейсбуке – уже не огородного, а диванного, свернувшегося на одеяле, в домике, прикрывшего нос лапой. Вы себе не представляете, какое это счастье, после холодного ночного огорода оказаться на диване. Внутри тех самых окон, из которых исходит чудный запах и замечательный свет.

Вот такие они, волшебные ташкентские огороды, главное – правильно просить.

***

Рамзес проснулся. Вернее так, его сон уже перестал быть беспробудным, он спал, но уже все рецепторы включились. Он сам еще ничего не слышал и не видел, а его радиолокаторы уже мониторили ситуацию вокруг. И подкинули его на месте, как только почувствовали угрозу. Это был запах. Ненавистный и опасный.

В подъезд заходил бывший муж Соседки, как обычно, вонючий и небритый. Он остановился и закурил, чтобы не курить у бывшей жены, которая всегда ворчала.

Шерсть на спине кота встала дыбом. Ползком он попятился, выскользнул из огорода, развернулся и бросился бежать. Он еще сам не понимал, почему бежит, но интуиция подстегивала его.

Минут через десять Рамзес остановился. Пофыркал, поежился, потянулся, оглянулся.

Мда… Шлиман и Профессор теперь точно недосягаемы. Почему – он не понял, но твердо понял, что больше никогда их не увидит. И его огородик теперь не его огородик, а источник опасности. Потому что в них ходят мужья Соседок, воняют сигаретами и, вполне возможно, хватают за шкирку Рамзесов.

Рамзес спросил сам себя, наскитался ли он настолько, чтобы вернуться в сарай с китти-кэтом, и ответил себе – не наскитался. К тому же, посмотрите, этот город – он огромный, сколько людей, выбирай кого хочешь!

А хороших людей всегда больше, чем плохих, как бы вам ни казалось, что наоборот. Их просто слишком много, и их хорошесть не бросается в глаза. Что такого выдающегося в том, чтобы быть хорошим? А вот плохих мало, и они заметны. И кажется, что весь мир сошел с ума, когда ты видишь придурка, пинающего собачку.

Но это не так.