Рамзес помнил себя с того момента, когда упал белым облачком в теплые и большие ладони. Что было с ним до этого, не особо отложилось в памяти: мягкий бок матушки, сны и тепло.

– Ангелочек… – услышал Рамзес. – Облачко, настоящее облачко… Дунешь, улетит… – Профессор осторожно поднес котенка к лицу и вдохнул запах его шерстки. Рамзес открыл серые глаза и, попытавшись сфокусироваться, уставился на белую бороду.

– Ака, мы рады, что угодили, – молодой человек, улыбаясь, смотрел на Профессора. – Вам привет огромный от коллег, долго ведь думали, что подарить. А тут, – помните эфенди Рахмана-оглы? Он и подсказал съездить к озеру Ван и взять котенка.

– Самый настоящий, озёрный? – Профессор посмотрел на молодого человека немного обеспокоенно. – Дорогой подарок…

– Самый настоящий. Озёрный! От Маисы и Купи, из их семьи. В этом году всего два котенка было, одного, с пятнышком на плече, забрали в Америку. А этот поехал с Армянского нагорья прямо в Ташкент! Привезем вам еще кошечку, будете разводить ванскую кошку!

– Не буду я его разводить, – улыбнулся Профессор, осторожно поглаживая пальцами крошечную головку котенка. – Друзей не разводят. Да и настоящий озёрный кот может родиться только в Турции. Я назову его Рамзес! А, Шлиман? Ты согласен? Шлиман!

– Ну да, – кивнул молодой человек, расхохотавшись. – Раз есть Шлиман, должен быть и Рамзес!

Послышался лязг задвижки. Из большой клетки вывалился белый попугай и сказал:

– Ркааа?..

– Ого! Он у вас сам клетку открывает?

– Я тебе больше скажу, балам, он ее сам и закрывает. Когда обидится на весь белый свет, заходит в клетку и закрывается на крючок. Вот, – Профессор протянул котенка попугаю, – это Рамзес. Хороший малыш, правда? Имя нравится?

– Рррааа… – ответил попугай и отвернулся.

– Ну ты зови его Ра, а я буду Рамзесом. Или Малышом. Пока он ведь еще совсем малыш.

– Ааа... аа… – проскрипел попугай.

– Он у вас уже старый, да? – спросил молодой человек.

– Да уж, не молоденький. Так и я уже развалина. Так что в нашу компанию просто необходимо было молодой крови добавить. Да, Малыш?

Малыш уцепился когтями за палец Профессора и стал его грызть.

– Он же голодный! – спохватился Профессор.

– Я все привез с собой, целое приданое – корм, переноску, гнездо из корзинки, – идемте разбирать подарки.

– Плов! – вскрикнул Профессор. – Плов! – Он опустил Рамзеса на пол и ринулся к двери. Гость – за ним.

Рамзес понюхал пол, огляделся. Шлиман спустился с небес на землю и вразвалку подошел к котенку.

– Интерресно… – сказал попугай. И ухватил котенка клювом за шкирку. Рамзес вывернулся и ударил его лапой.

– Интерресно… – повторил попугай сердито.

Рамзес выгнул спину, зашипел и рванул в открытую дверь, на кухню.



***

Попугай и котенок сидели на окне и смотрели на улицу.

– Аааа… – проскрипел попугай.

– Аааа… – проскрипел в ответ котенок, старательно высовывая язык.

– Шлиман! – Профессор подошел к компании и ласково погладил Рамзеса. – Чему ты его учишь? Что за глупости? Рам, посмотри на меня… Кошки говорят «мяяу», ласково так, нежно – «мяяу». Скажи «мяяуу».

– Ааааа, – проскрипел Рамзес, преданно глядя в глаза Профессора.

– Тьфу ты, вот бандит старый, испортил кота… – вздохнул профессор.

– Интерресно! – возмущенно сказал Шлиман.

– Что тебе интересно? Он же кот! Он не птица. Что значит «аааа»?

«Какая разница? – подумал попугай. – Мяу, ааа или бее?.. Все равно вы нас не слышите…»

На компьютере зазвонил видеозвонок.

– Вот я сейчас на тебя нажалуюсь, бандит! – пригрозил Профессор и убежал в кабинет.

«Дочка звонит, – подумал Шлиман. – Из Америки».

«А где это?» – подумал Рамзес.

– А, не забивай себе голову. В маленькой коробочке в кабинете. Я искал, не нашел ничего интересного. Даже черные штуки все вытащил, думал, где-то под ними. Профессор ругался… – вздохнул попугай.

На балконную обрешетку опустилась майна.

– Мяу? – пискнула она.

– Иди отсюда! – рявкнул Шлиман. – Дур-то развелось.

«А я кто? – подумал Рамзес. – Птица?»

– Ты кот, – вздохнул Шлиман. – Но это не имеет никакого значения.

«То-то я смотрю, что у меня крыльев нет… – подумал Рамзес. – Не очень справедливо, да?»

– Жизнь вообще так себе, – ответил на его мысли попугай.

– А мне нравится! – и Рамзес, подпрыгнув, сорвался с места и одним махом взлетел на стенной ковер, вцепившись в него всеми коготками.

– Зачем тебе крылья, балам… – проворчал попугай. – Если еще и тебе крылья, то вообще привет квартире…

В комнату вошел Профессор, посмотрел на Рамзеса, висящего под самым потолком, и вздохнул:

– Порадовал дочку смешной историей…

– Кааа? – спросил Шлиман.

– Рассказываю ей, что зашел к сапожнику, а там ушлые абитуриентки в каблуки мобильники монтируют, чтобы на экзамен пронести. Так она сразу же спросила, что я делал у сапожника. А я хотел свои туфли подклеить! Они еще хорошие! – Профессор убежал в коридор и принес старую, замученную туфлю.

– Нормальные туфли, чуть-чуть разошлись! Так прямо паника – прозябаю я в нищете!.. Есть у меня новые. Мне в старых удобнее.

Профессор лукавил – всю свою новую обувь он раздал уже давно. Ему повезло с детьми, сыном и дочкой. Сын работал в Сиднее, дочка жила в Нью-Йорке. Конечно же, недостатка ни в чем у Профессора не было. Но ему почему-то было всегда стыдно, что он, старый человек, имеет пять пар новой обуви, а соседским близнецам на выпускной родители смогли купить только костюмы. Так бывает.

Оба его ребенка мечтали только об одном – чтобы старый отец перебрался к ним жить, хоть в Америку, хоть в Австралию. Но Профессор, ни разу ни в чем не отказавший своим детям, в одном был непреклонен. Он умрет здесь, в Ташкенте, и могила его будет на Шайхантауре. И больше нигде. Ехать куда-то? А не дай бог умрет где-то далеко? Это же везти сколько денег и хлопот встанет? Нет уж, дети, лучше вы ко мне.

– Плачет, слезами обливается: старый отец босиком ходит, чуть ли не в суфийском колпаке, с посохом, молитвами на жизнь зарабатывает…

– Мрааа… – сказал Шлиман. – Интересно…

– Ааааа… – проскрипел с верхотуры Рамзес.

– Эх, вы птицы… – рассмеялся Профессор. – Птичье царство… И пить он не умеет! Твоя работа, Шлиман? Ты его из своей поилки поишь?

«А что я, я ничё... – подумал Шлиман. – Он сам в клетку залазит, не выгонишь, и хлебает там воду».

– Ладно, давайте я вам почитаю… Что будем читать?

– Аааа! – дружно проскрипели кот и попугай.

– Про Атлантиду? Ну хорошо.

…Если бы меня попросили нарисовать символ счастья, то это был бы маленький котенок, спящий на полу, в солнечном квадрате. Большей безмятежности и придумать нельзя. Вот он лежит на солнышке, раскидав лапы по всем сторонам света. Вытянув еще мягкий позвоночник, закрыв глаза. Он ничего не боится, у него нет врагов, он сыт и абсолютно спокоен. Каждый из нас хоть раз в жизни хотел стать маленьким котенком, лежащим на солнечном квадрате, чтобы ни забот, ни хлопот, ни мыслей. Хотя бы на час не думать о хлебе насущном, работе, политике, отношениях, несправедливости, справедливости, уроках, детях и собственной несостоятельности.

И социальной или божьей несправедливости, что почти одно и то же, в сущности говоря. Кто-то родился в стране, где здороваются с каждой встреченной кошкой, отправляют на самолете в добрый дом, кормят и разговаривают, и солнечных квадратов на полу сколько угодно. А кто-то родился в подвале и с самого начала понял: будешь безмятежно спать – съедят. И самое главное в этой жизни – не поймать глупую бабочку, а найти пожрать.

Пожрать, одеться, выучиться, найти работу и попытаться выжить в этом мире.



Профессор любил читать вслух, а котенок и попугай – слушать. Иногда они вместе смотрели телевизор, наблюдая за сменой картинок, все трое. Профессору самому было иногда неохота вникать в суть происходящего, он чаще медитировал, глядя на экран и убавив звук. Что хорошего можно увидеть в телевизоре, если это не «Энимал Плэнет» и не «Культура»? Вот и я говорю, ничего.

Когда тебе хорошо, время летит незаметно. Это черные полосы тянутся так, как будто ты прожил уже восемь жизней и не знаешь, когда конец. Котенок рос, попугай старел, Профессор становился счастливее.

Рамзес вырос в белоснежного роскошного кота с младенческой шерсткой, к которой не приставали ни пыль, ни грязь. Это особенность озёрных кошек с яркими голубыми глазами. Он вырос с особым характером: на руки не брать, только разговаривать. Он никогда не лазил по столам, не выпрашивал еду, терпеливо ждал, когда покормят. И очень любил воду, в любом ее проявлении – речка, струйка воды в ванной, тазик или аквариум с рыбками.

– Это в тебе просыпается память предков, – всегда говорил Профессор. – Если бы я был рыбаком, мы бы с тобой ловили рыбу в Анхоре, а не на Алайском. Но я даже удочку держать не умею. Да и жалко мне рыб, пусть плавают…







***

– Шлиман, я окно оставлю, смотри за Малышом, – сказал Профессор. – Я ненадолго, за пенсией.

Шлиман вздохнул. Каждый раз Профессор говорит, что ненадолго за пенсией, и каждый раз на полдня. Потом приходит красный, измученный, взвинченный, наливает себе холодного зеленого чаю и полчаса угрюмо сопит на кухне. Рамзес прекрасно знал, что рвать и портить можно все что угодно, но только не вот эту странную пачечку с резиночкой, лежащую на зеркале в прихожей. Когда эти бумажки уменьшались, в доме появлялось любимое сливочное масло, рыбка, печёнка и разные вкусные пакетики.

– Деньги… – бубнил Шлиман. – Это просто деньги. Но рвать их и мучить нельзя, а то обидятся и не придут.

«Не очень-то и хотелось, пахнут они просто отвратительно», – думал Малыш.

А вот на улице пахло замечательно. Непонятно чем, но хотелось бродить по земле и изучать запахи. Благо квартира Профессора была на первом этаже.

Малыш проводил взглядом Профессора и вопросительно посмотрел на попугая.

– Вали… – милостиво разрешил Шлиман. – Но если что, рви когти домой.

А сам устроился на ажурной решетке, уместив пузо в ее завиток, и зацепился клювом за выступ. Он уже давно не пролезал в решетку, да и не имел особого желания это делать. Что там может быть интересного, на улице? Куча глупых птиц, кошки, собаки, машины и люди. Это неинтересно.

Малыш спустился в палисадник и тщательно, как собака, начал все обнюхивать.

– Собака, собака! – закричал Шлиман

Что такое собака, Малыш уже знал. Но это была не собака. Собака – это страшно, это не договориться. А в живую изгородь пролезал спаниель Чарли. И если Рамзес был больше похож на собаку, то Чарли был похож на кошку. Шкодный, веселый, не прочь поиграть и повеселиться. Чарли даже мышей ловил, правда, не для пропитания, а из охотничьего азарта. Один раз и Рамзесу принес. Рамзес равнодушно обнюхал холодный трупик и поморщился.

– Собака? – строго спросил Шлиман.

– Гав! – весело ответил Чарли.

Рамзес затаился за кустом, припав к земле, и перестал дышать. Чарли замер как вкопанный, поводил носом и стал осторожно приближаться к Рамзесу.

– Левее. Левее! – командовал попугай.

«Левее – это куда?» – подумал Чарли. Если в сторону дороги, то это плохо. Если в сторону белого, нервно дрожащего кончика хвоста, то хорошо.

– Попался! – Рамзес выскочил из-за кустов и шлепнул Чарли лапой по морде.

– Попался! – завопил Чарли и прыгнул на кота.

– Интересно! Интересно! – завопил попугай и стал с остервенением грызть клювом решетку. Шлиман смеялся. Это так забавно, когда попугай смеется, – самому хочется смеяться. И каждый, кто видел это зрелище, никогда не мог удержаться от смеха.